Текст подготовлен командой проекта «Знаки препинания»
Все имена и географические названия изменены ради безопасности героев
«Парень правильный был»
«У нас забрали всё, всё будущее. Наша семья живет, как страна. Страна по течению плывет — вот так и мы живём. Планы строить бессмысленно. Растет дочка [моего погибшего племянника Виктора]. Отличная девчонка, крепкая, весёлая. Она подрастёт и спросит, где папа. Ей нужно будет объяснить, как и зачем он погиб. Самое главное, зачем, понимаете? Зачем это всё? Это бессмысленно. Чудовищно и ужасно», — говорит Андрей Захаров.
Андрею 47 лет, он фотограф из Калининграда. Вот уже год как он пытается принять смерть своего племянника Виктора. «Я же его на руках носил», — плакал Андрей, когда узнал о его гибели.
Когда Витя родился, Андрею было 12 лет. Они жили с родителями в одной квартире в посёлке под Читой, дядя-подросток укладывал младенца спать. На седьмой год мать Вити, старшая сестра Андрея, уехала из Читы работать в Иркутск: «Она приезжала, уезжала, личную жизнь пыталась устроить. Моя мать, его бабушка, Витю воспитывала».
Андрей говорит, что Виктор рос скрытным. «Он не хвастался — он молча брал и делал. Молча записался в спортивную школу. Когда получал водительские права, никому ничего не сказал, сестра знать не знала, что он в автошколу пошел. Потом сказал: „Я получил диплом“. Он поступил в колледж на автомеханика. Сестра была просто в шоке, что он настолько самостоятельный парень был», — описывает Андрей.
Виктор, по его словам, жил по принципу «надо так надо». От армии косить не пытался, отслужил два года. Занимался борьбой. Любил мотоциклы.
Виктор работал на производстве полуфабрикатов, разделывал мясо. Там и познакомился со своей будущей женой — оказались в одной смене, разговорились, сошлись. Девушка забеременела, Виктор взял квартиру в ипотеку — родственникам, как обычно, рассказал, уже когда накопил на первоначальный взнос, выбрал подходящий вариант и подписал договор.
«Напишешь, позвонишь: „Ты как?“ — „Да потихоньку“. „Ну расскажи что-нибудь“ — „А что рассказывать?“ Вот такой он был человек», — говорит Андрей.
У Виктора осталось несколько заброшенных страниц в соцсетях. Немного фотографий — почти все с мотоциклами. Музыка — «Король и Шут» и «Ночные снайперы». В основном, лента состоит из мемов. Например: «Откладываю 100 рублей после каждого секса с девушкой на подарок ей на день рождения. Пока ей светит шаурма».
«Бабушка ему говорила, что он брошенный»
Как Андрей ничего не знал о планах племянника на жизнь, так и Надежда Климова, эмигрировавшая по идеологическим соображениям после начала войны, ничего не знала о планах своего сына — на смерть.
«Мне пришлось общаться с ними, российскими военными. Для меня это было неприемлемо, это люди, которых я презирала, думала: „Орки идут“. И в числе этих орков оказался мой сын. Он такой же орк для других. Я не могу закрыть на это глаза, начать, как многие делают, оправдывать», — говорит Надежда.
Климовой за 50, она сидит у себя дома в Испании, курит и вспоминает судьбу своего сына Антона с младенчества до смерти в 33 года. Как будто перебирает события тонкими пальцами, спрашивая: «Могло ли это повлиять на то, что он подписал контракт?»
Надежда родилась в Курской области. Рано вышла замуж, родила ребёнка и быстро развелась. Когда Антону не было и пяти, Надежда челночила, моталась между Курском и Польшей. Потом работала в магазине, а когда Антону было 8 лет, Надежда нашла работу в Испании («Всю правду не могу вам рассказать, 90-е годы…») и там вышла замуж, но каждые 3-4 месяца приезжала в Россию, звала Антона с собой в Испанию — но её мать была против, да и сам Антон не хотел уезжать.
«Уехала, потому что денег не было совсем. Я блинчики делала на воде, на 1 сентября шила Антону костюм из каких-то кусков ткани», — говорит она.
Бабушка Антона упрекала дочь, а внуку говорила, что он брошенный: «Ни отца у тебя, ни матери».
«Антон был немного застенчивым, достаточно послушным. Он был податливым, может быть, ведомым. Не создавал проблем. Я очень много анализировала, естественно, у меня было чувство вины, я боялась, что он чувствует себя нелюбимым сыном из-за моего отъезда», — говорит Надежда.
Когда Антон был подростком Надежде стало казаться, что сыну не хватает «какого-то стержня, какой-то жилки». Когда Антон окончил школу и поступал в университет, Надежда развелась со вторым мужем и вернулась в Россию, вскоре снова вышла замуж. Работала переводчицей, у мужа был свой бизнес. Антон выбрал факультет международных отношений: знал итальянский, английский и ему казалось, что он разбирается в политике. Но на пятом курсе Антон бросил учёбу и пошёл в армию. При этом, по словам Климовой, у Антона никогда не было идей «Не служил — не мужик». Просто пошёл, потому что надо было идти.
«Он не мог преодолевать трудности. У него была задолженность по английскому языку, и хотя я оплатила ему репетиторов, он взял и на все подзабил», — говорит Надежда.
Она много размышляла, не вредит ли сыну тем, что всегда готова ему помочь и решить его проблемы: «Я себя обвиняю, что я слишком много вкладывала. С другой стороны, сколько детей, которые благодаря тому, что их родители их толкают вперед, по жизни нормально идут?»
После армии Надежда купила сыну квартиру в Курске, но взрослая жизнь, по её словам, Антону плохо давалась: кредиты, работы, на которые берут без специальных навыков, вроде продавца или оператора колл-центра.
«Он быстро уставал от такой работы — не физически, а морально. Ему всегда было очень тяжело ходить по собеседованиям. Может быть, из-за стеснения. Естественно, никогда не хватало денег. Отношение к деньгам тоже было немного безответственное, по принципу: если денег нет, нечего их экономить. Может быть, рассчитывал на меня, знал, что я всегда рядом, всегда помогу в трудной ситуации», — описывает Надежда.
В 25 лет Антон женился — Надежда была безмерно рада, ей казалось, что теперь «всё будет более благоразумно». Через год развелся. Жил то у себя в Курске, то вместе семьёй Надежды, её мужем и дочкой, сестра младше Антона на 20 лет. В общий бюджет не вкладывался, продукты не покупал, за коммуналку не платил. Работал, где придётся, и видел, как считает мать, в своей жизни всё меньше смысла. Последние годы посещал храм Кришны.
«Он искал себя с подросткового возраста, и мне было отрадно, что где-то он пытается найти Бога, хотя сама я не воцерковленная, но не казалось, что это поможет ему выйти из какой-то внутренней пустоты», — говорит Надежда.
Судя по комментариям Антона в соцсетях, он много времени проводил в группах, посвященных автомобилям, объяснял в комментариях достоинства и недостатки новых «Мазерати» и «Лексусов». Считал, что Бог — это личность, с которой можно выстроить отношения, и часто ругал имперсонализм (философию безличности — ЛБ). Увлекался конспирологическими теориями. Фотографировал «химиотрассы» в небе над Курском (согласно одной из теорий заговора, с самолетов распыляется некая вредоносная «химия», которая и образует след в воздухе, который мы видим).
Верил, что англичанин Джон Сёрл изобрел у себя в подвале вечный двигатель, но глобальная наука в нём оказалась не заинтересована — опять же из-за заговора. Называл Европу «гейропой». Ратовал за отказ от мяса, рыбы и яиц, говорил, что нехватку питательных веществ, которые человек потребляет вместе с животной пищей, выдумали ученые-сатанисты на грантах от корпораций (по словам Надежды, сын пытался отказаться от мяса, но курицу ел). Слово «сатанисты» вообще употреблял достаточно часто. Считал, что люди не должны уничтожать животных ради пищи, и если неразумному волку можно убить корову, то разумному человеку — уже нельзя. Несмотря на все свои убеждения, осенью 2023 года он пошел убивать людей.
«Ой, дурак, что делает?»
Утром 24 февраля 2022 года дядя Виктора Андрей Захаров пил кофе и смотрел по телевизору обращение Владимира Путина — о проведении «специальной военной операции». Андрей вспоминает, что у него был «какой-то нервный смех».
«Я смотрю на Путина и говорю: „Ой дурак, ой дурак, что делает?“ Просто какой-то сюр, это нереально, это снится. Ну так не бывает. Этого просто не может быть. Моя позиция сразу была, что всё очень однозначно. Я был против этого», — говорит Андрей.
А вот его сестра Софья, мать Виктора, сразу сказала: «А я верю нашему президенту, я считаю, что это правильно».
«Для меня это было удивительно. Она считает, что на нас напали, мы должны были предупредить, предотвратить», — говорит он.
С друзьями, поддержавшими войну, Андрей перестал общаться.
С племянником Виктором о войне не говорил. К февралю 2022 он уже переехал из родной Читы в Калининград, поэтому с Виктором либо переписывался, либо просто узнавал новости о его жизни от сестры. Племянника называет аполитичным.
«Виктор отслужил срочную, и всё. Он не был фанатом войны, не увлекался холодным оружием, стрельбой. Он занимался спортом, да, но чтобы камуфляж купить, берцы — нет. Он был мирным гражданским парнем. Никогда не интересовался политикой. Его интересовали мотоциклы, техника, автомобили. Война, президент, Украина, Крым — это было очень далеко от него», — уверен Андрей.
«Мы уезжаем»
И у Надежды, и у ее мужа есть гражданство Испании, поэтому время от времени они думали об эмиграции — но не всерьез. Реальные планы были связаны только с Россией. 24 февраля 2022 года застало их в новом доме, куда они въехали всего четыре месяца назад: «Мы вылизали этот дом, представляли себе там будущее, чтобы туда приезжали дети».
Надежда говорит, что когда началась война, она «ужасно страдала», и не понимала, почему реагирует настолько эмоционально — с Украиной её ничего связывало, кроме одного давнего отпуска в Ялте ещё до аннексии Крыма.
«С утра вставала, шла гулять с собакой, наушники в уши, и слезы. Просто не передать. Состояние какого-то отчаяния, боли и страха. Я не понимала, я какая-то ненормальная? Со мной что-то не то? Потом я начала слушать ту же Петрановскую и поняла, что у многих то же самое, и моя реакция — нормальная», — описывает она.
В итоге супруги уехали в июне 2022 года. Подготовились: продали машины, потом ещё трижды приезжали и перевозили мебель.
«Мы купили маленький прицеп, наш дом, который собирали по кусочкам, разобрали, загрузили на этот прицеп и поехали. Мы знали, что едем в Испанию, а куда именно — не знали. Приехали, оставили этот прицеп в кукурузе где-то», — говорит Надежда. В Испании они купили недвижимость, которую сдают туристам — на эти средства и живут.
Антон, по словам Надежды, уезжать отказался и занялся «рационализацией зла». Говорил: «Да везде войны, всегда умирают люди, это период Кали-юги (Кали-юга — одна из эпох в индуистском временном цикле, которая характеризуется падением нравственности, — ЛБ)». Называл Россию хорошей могучей страной со второй армией мира. И в то же время жаловался: «Как эти буквы Z надоели на всех зданиях». И говорил, что не понимает, почему украинских солдат называют боевиками, если это такие же молодые ребята, которых призвали.
«Он не был зомбированным, но у него были какие-то свои, мне непонятные, рассуждения», — пытается объяснить Надежда.
Бабушка Антона, мать Надежды, с которой он рос, заняла абсолютно провоенную позицию. «Да, там нацисты, фашисты, надо убивать, резать», — передает её слова Надежда.
«Он не был трусом»
У Андрея Захарова сразу после начала войны появилось ощущение, что это надолго. На второй месяц вторжения во дворе, где живут родители Андрея и Софьи, обсуждали смерть соседа на фронте.
«А что, если объявят мобилизацию? — думал Андрей весной 2022-го. — Виктор же попадает на 100%. Он же здоровый. У него заболеваний никаких. Он идеальный боец».
Когда в сентябре мобилизацию действительно объявили, Виктору повестку вручили на второй день.
«Он был таким, что, если надо, так надо. Он не был трусом. А другой вариант был — тюрьма. А у него квартира в ипотеку. А жена на сносях, а ребенок? Если его посадят, кто будет их содержать? У него была ответственность перед семьей».
Никакого обмундирования Виктору не выдали. Вся читинская часть семьи побежала по военторгам, Андрей из Калининграда помогал деньгами.
-Каково собирать на войну близкого, если ты сам против войны, — спрашиваю Андрея.
-Ну что значит, каково? А как оставить человека голым-босым? Если так получилось, нужно обеспечить его нужды. А как по-другому? Были семьи, которые не могли обеспечить. Уходили в кедиках в зиму.
Андрей говорит, что гордится тем, что Виктор оказался не трусом: «Его призвали, и он не стал уклоняться, у него характер был такой, что надо — значит надо». Фразу «надо — значит надо» по отношению к своему племяннику Андрей произносит неоднократно.
— Если бы он поехал не в военкомат, а в Верхний Ларс? Он был бы трусом?
— Правильно бы сделал. Если бы уехал, он бы сохранил себе жизнь, он смог бы строить своё будущее. Но он не мог не подчиниться приказу, он был в этом плане законопослушный. Надо — значит надо.
Месяц Виктор провел в учебке. Отпросился на сутки — расписался со своей девушкой.
«Когда он ушел, мы начали каждодневный отсчет. Не то что воюет и воюет. Нет, мы только заклинали: „Ищи возможность написать, что жив“. Он ходил по лесам, искал связь, звонил, писал. Подробностей не говорил, просто: „Идем на позиции, будем двое или трое суток“. Вот мы ждём, трое суток прошло — написал: „Вернулись“. Слава Богу, вернулись. Два дня отдыха — потом опять отправляют. И чем дальше, тем интенсивность возрастала. Вот так и жили. Это просто ад», — говорит Андрей.
Как рассказывал семье Виктор, первые полгода мобилизованных старались не бросать на первую линию. А на втором полугодии «началась суета».
Андрей ездит к родственникам раз в год — добираться из Калининграда в Читу недёшево. В 2023 году он буквально на неделю разминулся с Виктором — тому внезапно дали отпуск в конце лета. Они смогли только несколько раз созвониться по видео.
Андрей говорит, что с фронта племянник вернулся уже другим человеком. Раньше Виктор осуждал тех, кто любит выпить, говорил: «Да ну, бухать, зачем это нужно, херня какая». А в отпуске стал каждый день пить водку. «У него уже психика была надломлена», — считает Андрей.
На вопросы родни о войне Виктор отвечал неохотно, только отмахивался: «Тебе оно надо это дерьмо?» Андрей спрашивал: «Вы между собой обсуждаете, какие у вас настроения?» Виктор бросал в ответ: «Да какие настроения, никто нихера не понимает, зачем мы тут находимся». Сказал: «Не смотрите телевизор. Вообще. Выключите и не верьте ни одному слову, которое там говорят»«.
Пока Виктор был в отпуске, семья обсуждала: «Давайте ему руку сломаем, чтобы хотя бы какое-то время…» Он говорил: «Нет. Что про меня скажут пацаны, которые там остались?»
«У меня была мысль в последней беседе, когда я давал ему напутствие, сказать, чтобы он не возвращался туда, но я видел его глаза — они и так почему-то были очень грустные. Я подумал, что это бессмысленно. У него уже был аргумент: „А как там пацаны?“. Не имело смысла его отговаривать. Он если принял решение, то принял. Заднюю он бы не дал», — вспоминает Андрей.
«Я как крыса бегать не буду»
Когда объявили мобилизацию, Надежда Климова была в отчаянии, потому что по всем признакам Антону должна была прийти повестка.
«И я написала очень длинное письмо, посыл был такой: „Нужно прятаться, уезжать, не идти на эту войну, потому что это не твоя война“. Я написала о вещах, которые потом и случились: что ты не успеешь взять в руки оружие, как тебя просто убьют, и ты будешь гнить в полях. И я не помню, что он ответил мне на это. Он боялся повестки, но сказал: „Я как крыса бегать не буду“», — вспоминает Надежда.
Но повестка не пришла и через несколько месяцев Надежда успокоилась. Она часто переписывалась с сыном. В октябре 2023 Надежда отправила Антону какие-то видео с ретро-машинами, а потом со стареньким домашним котом, который перебрался в Испанию вместе с Надеждой.
Антон не ответил, Надежда заметила, что сообщения в мессенджере отмечены недоставленными. Тогда она позвонила, Антон сбросил, а потом написал сообщение: «Все ок. Я в армии. Контракт. Прости, если что». Надежда только спросила про срок контракта — и больше ничего написать не смогла.
«Для меня это было как гром среди ясного неба. У меня была истерика. И злость, и отчаяние. Я сходила с ума. Как будто — да даже не как будто — он подписал контракт с дьяволом. Как он вообще мог? Зная мое отношение? Первое у меня было даже не переживание за него, а злость», — говорит она.
Мысль о том, что Антон в опасности и может погибнуть, пришла позже. Первые дни Надежда думала только о том, что сын её предал. «Это как нож в спину», — повторяет она несколько раз.
Потом материнские чувства взяли верх, Надежда отправила сыну смс: «Антон, я за тебя молюсь». Но он его не получил. Позже Антон позвонил с другого номера, сказал, что потерял свою сим-карту.
Как обнаружила Надежда, когда Антон ещё только собирался уйти по контракту, об этом знали все, кроме неё: отец Антона, его бабушка, друзья. Надежде ни сам Антон, ни родственники ничего не сказали. Ей никогда не приходило и мысли, что сын может добровольно пойти на фронт — Надежда не помнит никаких тревожных звоночков.
«Когда он подписал контракт, мне хотелось обвинить всех. Мою маму, которая знала, которая собирала его на войну. Его отца, который тоже знал. Сергей, его друг-кришнаит, как он мог своего преданного отпустить на войну? Он ходит к вам в храм, почему вы не могли объяснить ему, что это неправильно? Что это идет вразрез с вашей религией? Мне никто ничего не сказал. Никто. Я не знаю, смогла бы я поменять что-то или нет, но я могла бы плакать в трубку, могла бы приехать в Россию. Его собирали на смерть. А у всех было отношение, будто он отправляется не на войну, а поиграть в танчики», — сетует Надежда.
И в то же время понимает, что обвинять кого-то — глупо: Антону было 33 года, он вполне мог принимать решения сам.
Надежда позвонила друзьям Антона и его бывшей жене (он с ней общался), чтобы понять, как сын оказался в точке невозврата. Бывшая жена переслала ей сообщения Антона — у него снова были проблемы с работой, с одной он ушел, потому что мало платили, новую ещё не нашел. Он говорил: «Опять у меня нет денег, куда мне опять идти? В колл-центр МТС или Билайн, где я должен буду сидеть и обманывать людей? В „Пятёрочку?“»
Надежда пытается представить психологическое состояние сына перед подписанием контракта. Никто из его друзей не ушёл на фронт, он не мог сделать это из «стадного чувства». Женщине кажется, что на Антона давило какое-то внутреннее ощущение бессмысленности жизни, и он оказался в точке, где ему казалось, что нечего терять. А ещё ей видится в этом поступке что-то инфантильное, желание снять с себя ответственность за свою жизнь.
«Просто на всё плюну и пойду туда. Что воля, что неволя. Как в рулетку сыграть. Там за меня подумают, меня обуют, оденут, дадут баранку в руки, — Надежда пытается описать мотивацию сына. — Когда служил в армии, у него была категория Е, кажется, я в них не понимаю. Он рассчитывал, наверное, на это, не у всех есть права, зачем его отправлять на мясной штурм, если он может водить машину?»
«В его голосе услышала обреченность»
В середине ноября 2023 года Надежда поговорила с сыном последний раз — он позвонил с незнакомого номера.
«У меня всё тряслось, я плакала и ничего ему не говорила. Бесполезно говорить: „Что ты наделал, что ты натворил?“ Он говорил, что в Луганской области, в учебке, что там тяжело. И он сказал такую фразу: „Не знаю, подписал ли бы сейчас контракт. Но это было моё решение“. Знаете, я в его голосе услышала какое-то сожаление и обречённость. И у меня от этого такой ужас! Вот это понимание, что выхода оттуда нет, и он, скорее всего, уже пожалел — это просто разрывало сердце», — вспоминает она.
Больше Антон на связь не выходил, Надежда начала его искать. На горячей линии Минобороны сказали, что Антон в строю. Надежда стала искать его в украинских пабликах, где публикуют данные погибших и пленных, нашла родственников и солдат из воинской части Антона.
Сначала Надежде казалось, что все родственники военных чувствуют такой же ужас от того, что их детей «отправляют на мясо». А потом поняла, что в чате родственников сослуживцев Антона плетут маскировочные сети, собирают гуманитарку, ставят Z на аватарки: «Эти зигующие мамы совершают реальное жертвоприношение своих детей и мужей».
В декабре Надежде позвонил друг Антона, сказал, что тот звонил, просил передать, что всё нормально. Спросила, поступила ли зарплата на карту (он оставил её у друга) — тот сказал, что нет.
«Я понимаю, что Антон не позвонил мне, потому что ему нечего было мне сказать, абсолютно нечего, — считает Надежда. — Нечем было меня успокоить, и пожаловаться не на кого, и сказать: „Мам, я совершил фатальную ошибку“, он тоже не мог. Потому что сам подписался на это и потом жаловаться?»
В Испании Надежда выходила на митинги против войны. И у нее было внутреннее противоречие, что она находится здесь и говорит «Нет войне», а Антон подписал контракт. Ей было стыдно, несмотря на то, что она не может отвечать за своего совершеннолетнего сына.
«Состояние стабильное»
Прошла всего неделя после единственного отпуска Виктора, и сослуживцы написали в Читу и Калининград, что тот ранен.
«Почему-то всегда выходили на позиции ночью, чтобы дроны не видели, а в этот раз их погнали днем. Приказ командира — Виктор был человеком, что если надо, так надо. На мотоциклах поехали — и дрон. Он был в бронежилете, бронежилет разорвало в клочья. Его очень оперативно эвакуировали, хорошо, ребята подсуетились. На носилках обратно в часть. Передали через сослуживцев, что жить будет. И всё. Потом его куда-то увезли. И связь пропала. Начались звонки на горячую линию Минобороны, сестра с подругой обзвонили все госпитали Москвы и Ростова. Куда увезли? Никто не может сказать. Нет человека», — жалуется Андрей.
Две недели они искали Виктора. Нашли какого-то бывшего военного, у которого «остались какие-то связи», он якобы выяснил, что Виктор находится в каком-то секретном закрытом госпитале, состояние стабильное.
«Наш хоть абсолютно сохранный»
«Всё случилось поразительно, — рассказывает Андрей. — Сослуживцы Виктора случайно по рации в части услышали переговоры — и там говорилось, что он погиб. Совершенно случайно. Он оказался в стационаре Мариупольской больницы, а умер уже на следующие сутки. То есть две недели, что мы его искали, он уже был мертв. Его уже не было».
Захаровы не хотели верить, пока не увидят тело. Потом Софье, матери Виктора позвонили из военкомата, попросили приехать, и уже официально сообщили, что её сын погиб.
«Мототехникой увлекался, на мотоцикле и погиб», — говорит Андрей.
Но даже когда в военкомате личные вещи отдавали перед опознанием — Захаровы всё ещё надеялись. Среди вещей был и новый рюкзак, который Виктор купил в отпуске — он прослужил ему чуть больше недели.
«Наш хоть абсолютно сохранный. Целое тело пришло. Осколками посекло внутренние органы, а так руки-ноги целы. Можно было выбирать место на кладбище — с остальными бойцами или ближе к родственниками, сестра решила, пусть рядом с остальными пацанами лежит. Привезли почетный караул, с флагом, все эти воинские почести. В этом плане организация была практически безупречная со стороны администрации и военкомата», — описывает Андрей.
«Подбрасывать в топку человечины»
Всё, что Надежда знает с чужих слов о последних минутах Антона (достоверность этой информации проверить невозможно) — это то, что он погиб ночью, меньше, чем через два месяца после заключения контракта, на своем первом боевом задании, на следующий же день после последнего звонка другу.
«Он шел в составе небольшой группы — они посылают маленькими группами, человек по 5-6, чтобы сдерживать украинскую сторону просто мясом, чтобы те тратили артиллерию, „птичек“. Начался обстрел. Все попрятались кто куда. Когда все вылезли, Антона не было, они собрались и пошли дальше на боевые позиции. И всё», — говорит Надежда.
Когда Надежда услышала эту историю, она была полностью уверена, что её сын сдался в плен.
«Вот как работает мозг, он не хочет принимать ситуацию. Я была уверена, что Антон жив, что он спрятался в какую-то нору, осознанно оттуда не вылез, отсиделся — и потом сдался украинским войскам. Я в тот же день написала в проект „Хочу жить“, и я была уверена, что мне сейчас ответят, что он в плену. Через 10 дней мне сказали, что в плену нет его. Ужасную вещь я вам скажу, я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Хотя я понимаю, что это бред, что там нереально куда-то выйти, где-то отсидеться, тем более, это зима», — говорит Надежда.
«День за днём, пресные дни»
Сестра Андрея, мать Виктора, узнав о смерти сына, забросила работу и только через полгода стала возвращаться к обычной жизни. Андрей думает, что Софья больше не поддерживает эту войну, но прямые вопросы задавать не хочет.
«У неё бывают фразы: „Наше дебильное государство“. Если я спрошу её, конечно, она скажет, что не поддерживает, я уверен. У неё забрали сына. Мы сейчас вообще об этом не говорим. А что говорить? Это рана. Живём — день за днём, пресные дни. Радуемся его дочке. Интересно за ней наблюдать, она очень на него похожа внешне. Кусочек его. Вот этим и живём», — говорит мужчина.
Жена Виктора на эмоциях сказала: «Я больше никогда не выйду замуж». Андрей считает, что это неправильно: «Она еще молодая, у неё вся жизнь впереди, время лечит, так или иначе».
«Бессмысленные крики в никуда»
На сегодня статус Антона — пропавший без вести. Вот уже восемь месяцев. Надежда осознаёт, что он погиб, но отправляет письма в прокуратуру, воинскую часть, Минобороны. Она сама не понимает, зачем делает это — но кажется, что если остановится, предаст Антона — как будто она его забыла.
Надежда куда-то звонит, с кем-то ругается, на кого-то кричит. Увидела хвалебный ролик в новостях об отборном пункте, в котором Антон подписал контракт и позвонила в редакцию: «Возьмите у меня интервью, как потом родственники ищут своих без вести пропавших».
«Конечно, я понимаю, что никто мне не позвонит. Это мои какие-то бессмысленные крики в никуда. Это то, что мне осталось. Я не знаю, как признать его погибшим — и признавать ли. Вся эта писанина сводится к деньгам. Никто не будет искать тело, хоть ты обпишись», — говорит Надежда.
Сын пошел на фронт за деньгами — но в результате так этих денег и не увидел, говорит Надежда. И приходит к выводу, что лучше всё-таки получить выплаты от государства: «Я их потрачу на беженцев, я буду свободна в каких-то действиях, чтобы помочь оплатить адвокатов, допустим. Чем оставлять у этого государства, я их лучше получу».
Надежда говорит, что не знает, как отделить материнскую боль от потери сына от боли из-за того, что он добровольно подписал контракт. Она до сих иногда на него злится.
«Моя трагедия отлична от трагедии Z-мам, они чувствуют боль утраты родного человека по-другому. У них это компенсируется тем, что есть выплаты, удостоверение участника боевых действий, права детям, бесплатный проезд, они ощущают себя матерями героев, и это им даёт утешение. А мне ничего не даёт утешение, мне — наоборот».
«Я просто не живу. Я плачу, я мечусь из угла в угол, сетую, истерю, не понимаю, как вообще это произошло, злюсь, думаю, как я должна была воспитать сына, занимаюсь самобичеванием. Я ложусь спать, и у меня состояние, как будто я сейчас умру. В груди только распирающая боль», — описывает Надежда.
«А вы живите со своим фюрером»
Андрей после смерти Виктора написал своим друзьям, поддержавшим войну, что его племянник погиб: «Вы это всё поддерживаете, а у меня человека родного забрала эта вся фигня. А вы живите со своим фюрером. Знать вас не хочу». Андрей говорит, что Виктора «не украинцы убили — его Путин убил».
У него нет ответа на вопрос, за что Виктор умер: «Я считаю, что он просто выполнил приказ. Его жизнь потеряна зря». Риторика родственников многих солдат, которые говорят, что их близкие — герои, которые защищали Родину, ему не близка.
«Ну, а какую родину? Родина — это здесь, это Забайкальский край, его город Чита. То, куда он поехал — это не Родина, это территория другой страны. На нас никто не нападал, моя позиция такая. Чего и кого он там защищал — я не знаю, он туда поехал мобилизованным по приказу президента», — говорит он.
Но при этом Андрей не считает, что Виктор погиб как оккупант. Племянник говорил ему, что никого там не убил, и Андрей хочет верить, что его руки чисты.
«Он пошёл туда не по своей воле. Он не контрактник, он мобилизованный. Контрактники, которые идут туда за деньгами, идут по доброй воле, идут абсолютно осознанно убивать людей — это совсем другая история. Виктор бы по контракту точно не пошел, ему это нафиг не надо было. Он не оккупант, он человек, призванный по мобилизации. Ему не оставили выбора. Если бы он был контрактником, по-другому бы относился к нему», — говорит Андрей.
-А что вы будете делать, если повестка придёт? — спрашиваю Андрея.
— Я с женой говорил. Я пойду в тюрьму, — отвечает он, не задумываясь. — Сколько там за это дают, 10 лет? Я убивать не пойду. Виктор такой человек: «Надо так надо». А я немножко другой человек.
Крест над пустой могилой
Надежда пытается найти утешение в том, что её сын, скорее всего, погиб быстро. И, наверное, не успел никого убить.
«С одной стороны, раз — и нету, так быстро! А с другой — это даже к лучшему. Он не успел помучиться, не успел убить никого, не успел пережить этот ужас и кошмар. Это ужасно так рассуждать, но я нахожу в этом утешение», — признаётся она.
Надежда говорит, что Антон погиб ни за что. Но ей легче от того, что он был контрактником, а не мобилизованным.
«Если бы его мобилизовали, а он был не хотел — это было бы ещё хуже. Сейчас я могу думать, что мой сын взрослый, он сделал свой выбор. Это ужасный выбор — но его», — считает Надежда.
Бабушка Антона с самого начала войны стала присылать Надежде и Антону провоенные открытки с надписью «СВОих не бросаем».
«Помню, я ей в трубку говорила: „Ты зачем это присылаешь? Ты хочешь, чтобы твой любимый внук пошёл туда? Чтобы он остался там, на территории Украины, чтобы его клевали вороны?“ Всё так и случилось. И мне мама сейчас говорит: „Я помню этот разговор“. Она плачет, но она не понимает», — говорит Надежда.
Мать Надежды не перестала ратовать за войну, но Надежде кажется, что где-то в глубине души у неё появились сомнения, в которых она не признаётся даже себе. Она плачет и говорит Надежде: «Мне даже на могилу не к кому сходить». Чтобы как-то её утешить, Надежда хочет приехать в Россию и «похоронить» сына — поставить крест над пустой могилой.